Другие чудеса шаммаша Береле в Юзефове

Читая о чудесном выздоровлении слепой из Томашова-Любельского, в моей голове непроизвольно возник вопрос: что послужило этому причиной? Воля Божья? Фетиш красного платка? Большое сердце в груди нашего шаммаша? Знаю, знаю, что задавая этот вопрос, делаю что-то неприемлемое для этой задушевной повести, но что можно поделать, если данная история даже такого Фому неверующего как я тронула и всколыхнула мое упорно ироничное и рациональное отношение к таким вещам. Надо признаться, что в глубину моей души даже закралась вера, что так редко встречающее доброе сердце, как сердце шаммаша Береле, на самом деле имеет чудотворную силу. В любом случае, прежде чем отвечу Вам и себе на поставленный вопрос, который вполне возможно и не имеет однозначного ответа, более того, не нуждается в таковом, я должен рассказать о других дивах, которые подтвердил не кто иной, как сам мудрейший раввин из Радзыня.

Раввин из Радзыня не просто так прибыл в Юзефов. Целью визита была печать его новой работы, посвященной нормам Галахи (так называемого иудейского права), в местной типографии. Раввин уже долгое время пребывал в городе. И вдруг, погруженный в исправление и вытирание ошибок, услышал то, что заставило его всего превратиться в слух. Было около полуночи, и уже пробил час для молитвы Тикун Хацот1, когда раввин услышал Нигун2. Мелодия та настолько притягательно звучала в ушах раввина, что он не выдержал. Отложив все свои бумаги и записи, набросил на плечи балахон, на голову фуражку и выбежал на улицу, следуя за звуками пленяющей музыки.

Но тут, несмотря на то, что раввин очень спешил, чуть-чуть замедлим темп нашего рассказа, чтобы не проморгать мелкой на первый взгляд детали, хотя, в сущности, очень значимой. Речь идет о фуражке, которую раввин в спешке надел криво и поддерживал рукой, чтоб она не дай Бог не упала с головы. Эта фуражка во многом была выражением его индивидуальности. В принципе, по моде того времени общепринятым головным убором для раввинов была шляпа, а в праздничные дни лисья или соболья шапка, называющаяся «штраймель». Разница в одежде, иногда абсолютно неприметная, отличала один хасидский двор от другого и могла заключаться в том, что балахоны имели разный фасон или цвет. В современном Израиле, например, такой отличительной чертой служат разные виды кипы на голове – белые с помпоном, вышитые, черные, даже хипповые психоделических цветов тюбетейки – сразу говорят, с каким религиозным течением имеем дело. Если раввина из Радзыня, невозмутимо носившего фуражку, спрашивали, почему он предпочитает именно такой головной убор, он отвечал, что козырек фуражки требует особого внимания, т.к. надевать его необходимо только идеально ровно, иначе будешь выглядеть как извозчик. Видимо, такой педантизм, был ему по вкусу. Но в тот момент в распахнутом балахоне и фуражке набекрень он мчался все быстрее за неизвестной печальной мелодией. Когда же догнал играющего Нигун человека, поднялся в воздух и продолжил левитировать вслед за ним. Играющим был уже хорошо известный нам Береле. Раввин вел себя очень осторожно, чтобы не испугать шаммаша, левитирующего во время своего утреннего обхода. Когда Береле добрался до последнего дома и упал на землю, какого же было его удивление приземлиться прямо в руки раввина. «О, раввин с Радзыня…» – только и мог вымолвить от неожиданности. А глубоко пораженный раввин в ответ на эти слова закричал: «Неправда! Это я твой шаммаш, твой слуга, пленник твоего Нигуна, мелодии, которую слышали все души на горе Синай и запомнили. Это ты мой раввин, тайный раввин, Ламед-Вав Цаддиким – один из 36 праведных евреев, благодаря которым существует мир». Произнеся эти слова, раввин бросился к Береле, чтобы обнять его и выразить свое восхищение и симпатию, но шаммаш дрожал от страха и волнения как лист на ветру. «Ребе, оставь меня в покое. Дай мне побыть одному!» – умолял раввина, как потерявшийся ребенок, а затем развернулся и побежал в сторону своего Бей-Мидраш.